Удивительное дело: утро-вечер, утро-вечер, день, день-ночь, день-ночь, неделя, понедельник - воскресенье, месяц. Время реально ускорилось. Может быть для всех, а может быть только для него одного. Он с удивлением вспоминал, что были дни, казавшиеся бесконечными, но это было тогда, до первого инфаркта, до пятидесяти пятилетия. И он уже не лучше всех танцует - сердце не выдерживает, и не лучше всех поет - дыхания не хватает. И он один. И хоть многое бы он дал за то, чтобы замедлить время, но пустота вечеров убивает. Ни жены рядом, ни ребенка, ни внучки. Так сложилось, и он тут бессилен. И не решается что-либо изменить. И тогда, чтобы не выть от тоски, он начал "таксовать". Сначала клиенты шарахались от старенького "Запорожца", и он просто мотался по городу поздними вечерами, потом появились постоянные клиенты, звонившие по телефону, и он подбирал их у кафе, ресторанов, развозил по домам ночь за полночь. Пока в машине, и давление вроде не скачет, и сердце не болит.

Женщина торчала на "конечной". Боже, как мокро и зябко. Женщина была вся в черном, с черными кругами под глазами.

Платформы были пустыми. Женщина упустила все автобусы. Одни ей показались слишком наполненными, другие шли совсем не туда. Остался один голубой "Запорожец". И она решилась сесть в него.

Женщина слегка пьяна.

- Первый раз в жизни еду на "Запорожце".

Он не подал виду, что слышит эту реплику. Женщина не была похожа на катающихся в "BMW".

- Но вы, я вижу, хоть куда, - продолжала лгать усталая женщина, - у вас, наверное, классный мотор, он так тихо работает.

Таксист ничего не имел против, чтобы его разыгрывали. "Запорожец" был стареньким, тарахтит не больше, чем другие. Женщина говорила не переставая, ей все не верилось, что кто-то подобрал ее на этой проклятой остановке, когда все остальные промчались мимо, даже не притормозив, а таксист думал с иронией "Что тарахтит? И не спрашивает, куда я еду, и не говорит, куда ей надо, и за сколько я ее довезу…".

И он отправился в ночь.

А женщина все рассчитала. "Главное было отогреться, я потом скажу куда мне надо, - думала она, - может быть, все не так плохо, не так паршиво, и не так глупо все. Да, да, сначала прийти в себя, а дальше - дальше легче"

Когда тепло разлилось по всему телу, она расслабилась, и он убедился, что она, пожалуй, красивее, чем показалась сначала. Да, главное не подходить слишком строго и не зажигать яркого света. Если не синяки под глазами, то она может вообще сойти за красавицу. Печень, наверное, больная, а может быть, пьет, вон как попахивает.

Сам-то он давно ничего не пил, кроме вермута, разбавленного водой.

- Куда мы едем?

- Не важно куда! Главное, ощущать, что я еду, а не то, что меня куда-то везут!

"Вот это да! А она, она особенная, хорошо излагает", - подумал он про себя.

Женщина продолжала говорить и наговорила много лишних слов. Ясно, что врет как гадалка, чтоб ее. Но она говорила то, что он давно желал услышать. И он почувствовал желание что-нибудь сделать для этой женщины.

- Так я не понял, вам куда?

- Мне? - женщина загадочно улыбнулась. - Да что толку говорить. Вы не отважитесь!

- Ну что вы! Вы скажите, там видно будет.

- Хорошо, положим, я еду… в горы встречать рассвет. Что скажете?

У него всегда была большая инерция, вот он и ответил по инерции: "120 туда и 120 обратно. Дороговато будет."

- Ну и что?

- Я думаю, что это не для вас.

- Тогда зачем вы меня спрашиваете?

Женщина закинула ногу на ногу, ноги были красивыми. Таксист вздохнул. Женщина восприняла это вздох по-своему.

- Да вы старенький, вы уже ничего.

- Что значит ничего?! И вы не думайте…

- Я ничего и не подумала, кроме того, что вам в горы тащиться неохота…

- Охота, неохота. Должен быть какой-то порядок, мотивация поступков. Я ночью принципиально не выезжаю из города.

- Когда сильно хочешь, все возможно…

Таксист промолчал. "Что я должен перед ней оправдываться? Кто она такая, чтобы с ней так возиться? Почему я позволяю со мной в таком тоне разговаривать - и зачем-то сказал вслух:

- Как бы не так…"

- У вас у всех не так. Сначала сулите заоблачные дали, а потом бросаете посреди дороги на какой-то остановке, потому что вы сами не знаете куда едете и зачем… И с кем…

Он подумал, что рассвет в горах - это так красиво, что он уже сто лет там не был, вспомнил свое любимое место, куда до инфаркта ездил каждую неделю, а с другой стороны - зачем ему сейчас это надо.

Женщина плакала совершенно беззвучно.

- Вы плачете?

- Не обращайте внимания. Я плачу для себя, а не для вас.

Положение до того глупое, глупое до смешного. Но женщину стало жалко. Она вовсе не была молода. По крайней мере, ее поведение не соответствовало возрасту, хотя возможно, она из тех женщин, про которых говорят, что они глупы в старости из-за того, что были необычайно красивы в молодости. Хотя ее не назовешь глупой. Пожалуй, ее можно было назвать странной. Интересное слово, как оно много понятий в себя вбирает.

- Я еду через центр.

- В центр, так в центр. А знаете, почему вы таксуете по ночам? Вы уж очень со всеми считаетесь!

- Я-то? Я со всеми считаюсь? Эх, если бы вы меня знали…

Говоря так, он не был убедительным, к тому же был честным человеком. И он сказал себе: "А ведь она права!"

Ведь действительно, в течение всей своей долгой жизни он считался со всеми. Со всеми, и всегда, и во всем. Он входил в чье-то положение, даже тогда, когда выходил из себя. А к нему лезли все, не всегда вытирая ноги, не спросясь, а дома ли он, не вышел ли он из себя. Вокруг него все развлекались, совершенствовались, лечились, делали карьеру, а он тянул за всех и ему всегда неудобно было спросить, почему так мало и куда делось все остальное. Она права, эта женщина, которая сначала показалась такой мелкой и жалкой, а сейчас, отогревшись, уколола его именно туда, где больнее всего.

Он сбросил скорость и остановился.

- Что? - спросила женщина с тревогой в голосе. У нее четко сработала интуиция.

- Приехали, центр… Вы просили в центр.

- Но мне не надо в центр… Прошу вас.

- Никаких "но" и никаких "прошу вас". На это нет времени. Три часа ночи. Всем пора спать…

И женщина вновь оказалась на улице. Было темно, из экономии фонари выключают даже в центре. И она не сразу сообразила, где находится.

- Проклятая, старая, грязная каракатица, бесчувственное чудовище, - всхлипывала женщина и тряслась от злости. - Негодяй! Ничтожество! "Запор" хренов!

Она плакала. Во-первых, ей не нужно в центр, он чуть ли не силой заставил сказать про него. А что ей было сказать? Сказать, что она женщина, у которой никого нет, нигде, что она упустила всех, с кем когда-либо ездила в машинах, и она очень довольна, когда ее сажают в самый паршивый "Запорожец", когда обещают отвезти в горы, когда замечают ее красивые ноги, а потом возникает тот проклятый перекресток, на котором ее высаживают, потому что каждый идет свое дорогой, и она, неся свой крест, остается одна на улице, на остановке. Как все это объяснить?

От этих мыслей ее отвлекли красные огни. Рядом возник борт "Запорожца", голубой, с зелеными заплатами шпатлевки. Конечно, заплатки она в темноте не видела, но знала, что они там должны быть.

- Садись!

- Вот еще! - женщина сразу забыла о своих мыслях и вспомнила, что ей надо держаться на высоте.

- Ну, счастливо!

Машина уехала. Он стоял на перекрестке, на "красном" и думал о том, что произошло. И чего он так обиделся на нее, разве в жизни все не так, как она сказала. Разве он хоть раз вступился за себя, как за других, стукнул по столу, когда видел, что его обманывали, обсчитывали, подставляли. Ему всю жизнь было неудобно противостоять наглости и подлости. Если бы он встретил ее раньше, а теперь… А теперь из-за того, что они встретились так поздно, он должен оставлять ее на улице из-за того, что она сказала ему правду? Вот это выдалась ночь! И он решил. Один только раз и никогда более. Он будет действовать наперекор себе, своим представлениям, ожиданиям, договоренностям. Он поедет, куда она захочет, в горы, к богу, к черту, в Мухосранск! Только раз и никогда более!

- Извини, я был не прав, садись, пожалуйста!

- Конечно! - подскочила от счастья съежившаяся, продрогшая женщина. - Какое чувство мне подсказало, что он не может не вернуться. Днем так жарко, а ночью так холодно. И вот вы вернулись. Как же он меня так бросит, думаю…

- Я приношу извинения за грубость.

- Хочешь, мы не будем больше ссориться, - хлюпала носом женщина. - Я готова ехать с тобой всюду куда ты захочешь, только больше не оставляй меня на улице. Я так боюсь этих улиц, я не привыкла, чтобы меня оставляли одну на улицах.

Она опять лгала. Ее оставляли на улицах и не раз, но как трудно в этом признаться.

- Что тебе мешает честно сказать? Я бы сделал все, что угодно… Ты только давай все по-честному. Ладно?

Он загадочно умолк. Все обойдется, все непременно обойдется. Женщина достала платок и стала протирать слегка запотевшее стекло. Неужели не ясно, что она делает все, чтобы ему понравиться.

- Куда мы едем?

- В горы, через два часа будем на месте.

- Как жаль, что…

- Не надо, я знаю, что ты хочешь сказать.

Женщина умолкла, они выехали за город. Дорога стала хуже, да и свет у Запорожца" плохой. Хорошо еще нет встречных.

Будь благословенна, ты, маленькая ночная женщина, возникшая из мрака. Она возвращала его туда, где он чувствовал себя молодым, неотразимым, где его так любили.

Дорога круто поползла вверх. Пришлось переключиться на вторую передачу.

- Вы что-то снизили скорость? Что случилось?

- Ерунда, эта моя тактика подъема в гору.

Но вот уже и первая передача, и когда до перевала, до спуска оставалось совсем немного, машина встала. Тогда она сошла и поступила просто, как поступают все женщины во все века. Просто этого никто не замечает. Она уперлась руками в машину, а пятками - в каблучки. И откуда у нее этот прилив сил. Он выскочил из машины, встал рядом. И машина тронулась - совсем медленно, потом быстрее.

Они обливались потом и оба дышали, как в любовную ночь. И в этом страстном порыве оба не заметили, как появилось солнце.