Когда я был молод, с одним из моих друзей случилась удивительная история. Мы жили в старом, давно не ремонтировавшемся доме недалеко от железнодорожных путей. С детских лет мне стал мил запах, которым пропитывается воздух вокруг железной дороги. Запах этот всегда будил во мне, и будит до сих пор, некий дух бродяжничества, желание ехать, куда глаза глядят, и искать приключений. В общем, романтика. Но это сейчас, по прошествии не одного десятка лет, годы детства и юности, проведенные в той местности, кажутся мне романтичными и светлыми. Тогда же мы с ребятами страшно завидовали тем, кто жил в новостройках, посреди магазинов, клубов, ресторанов, кафе, офисов и банков, где по улицам ездили сотни зловонных машин, горели фонари, и ходили тысячи расфуфыренных барышень. Наши же подружки были такими же, как и мы сами. Посторонний человек с трудом смог бы отличить девочку от мальчика, юношу от молодой девушки. Все мы были одинаково грязны, лохматы, голодны и бесшабашны. Почти целыми днями мы шастали по нашему району в поисках… чего же? Нет, то было не пустое времяпрепровождение, хотя со стороны так оно и выглядело. Когда мы хотели есть, это был поход за едой, когда становилось скучно, то искали приключений и развлечений (зачастую однообразных: подглядывание за моющимися и раздевающимися, игра в карты или что-нибудь иное, разыгрывание доверчивых граждан; порой развлечением могла стать драка или же какой-нибудь шумный спор), но иногда случалось и так, что у нас была очень конкретная цель. Мы шли в точно определенное место с определенным намерением. Так было и в тот день.

Как всегда, после школы, в которую мы ходили по настроению - встречались утром и спрашивали друг у друга "Пойдем?", и если было настроение, то шли в школу, если нет, то отправлялись по другим делам - мы с моим другом Костей пошли к его бабушке. То была очень добрая и хлебосольная бабуля, но очень уж она любила своих котов, которых у неё было штук пять, а то и больше. Иногда их число резко уменьшалось в связи с какой-нибудь кошачьей эпидемией, а иногда их было столько, что и сама Костина бабушка не знала, сколько кошек, котов и котят у неё обретаются. Но постоянными жильцами её квартиры, кроме неё самой, были примерно пять котов, которые довольно мирно уживались друг с другом. Костина бабушка всегда угощала нас чем-нибудь: чаем с вареньем и печеньем; летом - фруктами из сада, зимой - квашеной капустой. Заморив у неё червяка, мы обычно шли сначала домой к Косте, где, быстро кинув портфель и проорав "Я пошёл к Виталу!", он хватал то, что плохо лежало (пару сигарет, кусок пирога, а то и пару мелких деньжат) и старался побыстрей смыться, пока кто-нибудь из старших не дал ему поручений или пинков и тумаков за вчерашний унос того, что плохо лежало. Если быстро смыться ему не удавалось, то нам приходилось идти в магазин за хлебом или выносить мусор, или бежать в аптеку, или относить соседке стакан сахара (щепотку соли, две морковки, пару картошин, кулечек муки), которые мама Кости занимала накануне. Костя очень не любил общаться со своими домашними, которых, в отличие от меня, у него было пруд пруди. Ему, да и мне в общем-то, не было никакого дела до того, что творится дома, ведь там каждый день творилось практически одно и то же. Нам была дороже улица и события, там происходившие.

Как вы поняли, меня зовут Виталий (Виталик, Витал, Вита). Разные люди в разное время называли меня по-разному. Мама вообще звала меня Кузей, почему - непонятно. Маму свою я очень любил и жалел. Она работала на двух, временами и на трех работах. Чаще всего мы жили с ней вдвоем, но несколько раз она пыталась найти мне папу, а себе мужа, и некоторое время с нами мог жить какой-нибудь дядька. Мне они были совершенно безразличны, при условии, что они не обижали маму и не пытались меня воспитывать. Поэтому, чаще всего, мама была занята работой и домашними делами, если же с нами жил очередной кандидат в мои отцы, то времени на меня у неё совсем не было. Но я никогда не был в обиде на это, так как меня совершенно устраивало быть предоставленным самому себе. Мама тоже не обижалась на моё почти круглосуточное отсутствие дома. Главное - она видела, что я здоров, сыт (ошибалась, я почти всегда ощущал голод, но это-то меня и спасло от лени и уныния), что я её люблю, и что, если понадобиться помочь, то я и мои друзья в два счета справимся с любым заданием. Если же я заболевал и лежал дома, то она, мне так кажется, чувствовала, как грустно, уныло и безнадежно больно мне не от недомогания, а от бедности нашей, от усталого маминого лица и сгорбленной спины, от её красивых печальных глаз. Поэтому мне совсем не хотелось находиться дома, хотя кроме мамы у меня не было родных и любимых людей.

Но были друзья! Их мечты, их радости и беды были такими же, как и у меня. Главная мечта у всех была - разбогатеть. Я часто представлял, как захожу в самый дорогущий магазин и начинаю покупать: 1. Еду; 2. Подарки маме; 3. Одежду и обувь себе; 4. Бутылку дорогого алкоголя и сигары; 5. Подарок любимой. Я резонно полагал, что у богатого симпатичного молодого человека, каким я намеревался стать, обязательно будет любимая девушка - роскошная красавица с большими глазами и стройным станом. Дальше этого мои мечты в то время не простирались. Где-то на задворках мыслей о богатой жизни маячила шикарная машина, но это было уже "за гранью фантастики". Надо сказать, что в той стране, где я жил, в то время, о котором идет речь, по улицам ездило не много машин. Это сейчас, даже в захудалых странах, даже и у не особо состоятельных граждан имеется, как минимум, одна, а то и две, машины. Тогда же мечтать о машине мог лишь супербогатый человек.

А в тот день мы мечтали о том, чтоб лишиться девственности. У меня был день рождения. И я решил, что в столь солидном возрасте оставаться девственником просто стыдно. Сколько конкретно мне тогда исполнилось, сказать не могу (склероз!), но я считал себя уже взрослым. Терпеть больше я не мог! Ведь большинство наших парней уже могли назвать себя настоящими мужчинами. Это позже я понял, что почти все они просто сочиняли о своих подвигах. Но в то время я считал, что безнадежно отстал от сверстников, и дальше продолжаться так не должно.

От Кости мы пошли ко мне. Мамы не было дома, и мы приступили к подготовке к столь важному делу: помылись, постригли и почистили ногти, погладили брюки и рубашки, заштопали трусы и носки. Так как Костя донашивал одежду за старшими, и она у него была уже совсем не подходящая, я одолжил ему костюм одного дядьки, который жил тогда с нами. И хотя этот костюм был Косте слегка великоват, мне казалось, что смотрится он на моем друге превосходно. Я подготовил свой выходной костюм. Но, как мы не пытались отмыть, оттереть руки от грязи, въевшейся в них, до конца она не отошла, и руки хотелось держать в карманах, не вынимая.

Тем более что в карманах было что пощупать. Не столь приятное как женские прелести, разумеется, но тоже возбуждающее: несколько бумажных банкнот, которые мы скопили при помощи различных уловок. Костя, по большей части, воровал из дома мелочь, пользуясь тем, что в большой семье не разберешь, кто, что и куда дел. Эту мелочь мы потом укрупняли у кондукторов трамваев и автобусов, меняя монетки на бумажки, которые затем складывали в наш тайник - глобус, стоявший у меня в комнате на книжной полке. Я же деньги зарабатывал, помогая разгружать вагоны. Костя вагоны разгружать не ходил, ему запретил отец. Однажды, во время разгрузки вагона, его отцу на ногу упал ящик с какой-то ядовитой гадостью, которая вытекла из разбитой тары и разъела ему ступни. "Хорошо, что на яйца не попало!", - говорил он и делал страшные глаза.

Вообще, из нас двоих Костя всегда находил повод не делать того, что можно отнести к разряду физического труда. Но и труд умственный, надо сказать, ему тоже не был близок. Больше всего Косте нравилось мечтать или выдумывать какие-нибудь затеи. Он был человек творческий, как он сам себя называл. Некрасивый и небольшого роста, он не пользовался особым успехом у противоположного пола, хотя и выучился игре на гитаре. Зато он был честный (только со мной), шустрый, смекалистый и он нравился моей маме. Про остальных моих друзей она говорила, что они - сущие разбойники. Он был старше меня на два с половиной месяца, но по виду я был старше его на год, а то и два. Это-то меня и беспокоило, я даже всерьез подумывал о том, чтоб приклеить ему усы, чтоб он стал выглядеть постарше. Ведь мы собирались в гости к Ленке!

Ленка… Она была замечательной девчонкой, хотя и со странностями. У неё дома стоял череп, внутри которого была вмонтирована лампочка, на глазницы одеты темные очки, и назывался сей осветительный прибор Гертрудой. Она, как и Костина бабушка, любила кошек, а еще она любила вино и громкую музыку и ненавидела своих соседей. Соответственно, и они ее терпеть не могли. Ленка жила одна, если не считать ее домашних питомцев. Мать её умерла, отец тоже, она была старше меня на год и мудрее лет на двадцать, может быть как раз из-за того, что рано осталась без родителей. К ней иногда заходила тетка, сестра матери, да ещё одна подруга, тоже очень странная особа.

Влюблен я не был, иллюзий не питал, у меня была конкретная цель, и я хотел её добиться. Косте же попеременно казалось: то, что он влюбился в Ленку, то - что в её подругу, а то и в обеих. Я знал, что для того, чтобы завоевать женщину, ее нужно восхитить, напоить, заболтать и делать все это уверенно. Я был довольно уверен в себе, но не совсем уверен, что у меня хватит денег на то, чтоб восхитить и напоить, так как знал, что Ленка может пить спиртное галлонами, при этом особо не пьянея. Заболтать - было задачей Кости, который знал много удивительных историй и смешных анекдотов. Ленка обещала пригласить свою подружку, и мы с Костей до сих пор еще не выяснили, кто из нас с кем будет. После долгих дебатов и препирательств, решили, что как получится, так тому и быть. Костя даже размечтался, что отведает любви и с той, и с другой.

Другая - из-за нее-то вся эта история и приключилась. Подруга Ленки, мадмуазель Марта, как мы ее прозвали, она была очень недурна собой, но выглядела всегда неприступной крепостью. Почему она дружила с Ленкой, не заботившейся ни о чистоте и порядке, ни о том, что "люди скажут", было не понятно. Марта сочетала в себе изысканный вид девушки из высшего общества с речью кондуктора, грузчика или пьяного водителя трамвая. Впрочем, когда того требовали обстоятельства, речь ее из грубой и отрывистой превращалась в любезную, многосложную и витиеватую. Для нас сии барышни были загадкой. Но мы не собирались отгадывать загадки, мы - по крайней мере, я точно - собирались просто познать женское тело. Для этой цели, конечно, подошла бы и проститутка Сима, жившая рядом с помойкой, но больно уж вид у неё был отвратительный, с моей точки зрения, да и страшно было от историй, которых мы с Костей наслышались от его старших братьев о страшных болезнях и о том, что если в первый раз с женщиной не получится, то потом это может случаться повсеместно, и комплекс на всю жизнь обеспечен. Поэтому я решил не рисковать.

Мы пошли с Костей вооружаться в местный спиртной магазин. Взяли всего понемногу: бутылку коньяка, бутылку водки, бутылку шампанского и бутылку портвейна (на выбор). Мне было все равно, что пить, а вот барышни могли оказаться разборчивыми. Еще мы купили всякой снеди, сигареты и мятные леденцы. Но джентльменский набор был бы не полон без букета цветов. Вот на это и ушли наши последние деньги. Мне понравились крупные цветы, похожие на лилии, но они стоили больше, чем у нас оставалось. Так что мы купили ромашки вперемешку с какими-то другими полевыми цветами.

К Ленке мы пришли под вечер. Дверь открыла Ленка, и я вручил ей цветы. Мы прошли внутрь. Марта была уже там: сидела на кровати, закинув ногу на ногу, курила и как будто читала. Она проронила лишь "Привет" и продолжила с умным видом разглядывать некий журнал. Мы с Костей растерянно поздоровались в ответ. Ленка, еле сдерживая хохот - по-видимому, из-за нашего внешнего вида - повела нас на кухню. "Ну, раз у тебя день рождения, то накрывай на стол", - сказала она и стала вытаскивать тарелки, вилки, ложки, стаканы и прочую посуду. Ромашки она поставила в трехлитровую банку, налив туда воды. Я откупорил бутылку водки и налил на троих. Никто не отказался и мы выпили. "А Марте?", - спросил Костя, но мы промолчали. Через минут пять упорных трудов по организации праздничного стола, я почувствовал, что самое время добавить, и налил по второй. На этот раз Ленка поздравила меня и пожелала, чтоб все мои мечты и желания исполнились. "Хорошо бы", - подумал я, чокнулся и выпил до дна. Костя очень шустро нарезал колбаску, не забывая после принятия спиртного класть в рот один кругляшок, я же закурил. Когда Ленка вышла, чтоб включить музыку, я ткнул его в бок.

- Костя, давай, начинай создавать праздничную атмосферу, - сказал я.

- А я что делаю? - возмутился он с набитым ртом.

- Жрёшь ты, - гаркнул я и вырвал у него из руки нож.

- Я стол накрываю, - обиженным тоном промычал он.

- Да стол я сам накрою, ты иди, болтай давай, весели их, развлекай! - прикрикнул я и подтолкнул его в спину.

- Ну ладно. Как барин прикажет, - сказал он примирительно и пошел в комнату.

Я почему-то разнервничался, снял пиджак, повесил его на стул, потом стал резать хлеб и слегка порезал палец. Но через некоторое время я услышал смех - смеялась Ленка - и успокоился. Заиграла музыка. "Дело идет на лад", -- подумал я и закурил снова. В то время я курил не много, да и денег, чтоб постоянно покупать сигареты, у меня не было. Видимо, я все-таки довольно сильно волновался в тот день, поэтому рука постоянно тянулась к сигарете. Я пососал порезанный палец и продолжил сервировать стол.

Когда я прикатил столик на колесиках с едой и напитками в комнату, то увидел такую картину: Ленка лежала на диване, гладила ногой по голове сидевшего на полу Костю, и при этом мурлыкала что-то под нос. Костя громко рассказывал случай о том, как он заснул на уроке и свалился под парту. Марта сидела на кровати в той же позе, что и раньше, только голова ее была повернута в другую сторону. Она смотрела на Костю с выражением лица, которое бывает у хищника, рассматривающего жертву и прикидывающего, стоит ли напрягаться из-за такой мелкой добычи. Когда я зашел, она перевела взгляд на меня. Мне стало жутко, я почувствовал себя кроликом, которого скоро проглотит удав. И потянулся к Ленке.

- Может, сделаешь музыку потише? - попросил я, при этом тронув её за плечо. Ленка, хоть и не была такой эффектной как Марта, но зато была (или только казалась?) попроще.

- Ну, давай, наливай, - это я уже сказал Косте.

- Ты что будешь? - обратился он к Марте.

- Плевать, - лаконично ответила она, и Костя налил ей коньяк.

- Мне тоже коньяк наливай, - сказала Ленка, вставая с дивана и направляясь к столу.

Нам он налил водку, все положили себе закуску, затем подняли стаканы, чокнулись и опустошили их до дна.

Мы втроем сидели на полу, вокруг низенького столика на колесиках, а Марта полулежала на кровати, при этом, умудряясь красиво пить и есть. По виду она была аристократкой, по разговору, в лучшем случае - буфетчицей, а по глазам - тайной. А ещё мне казалось, что от неё веет опасностью, риском, пропастью, бездной. То есть, я имею в виду, что я её опасался, и в то же время она меня притягивала. С Ленкой мне было гораздо проще общаться. Я её знал пару месяцев, но мне казалось, что мы знакомы уже давно. Я выбирал: синица в руке или журавль в небе.

Ленка с Мартой, может быть, тоже выбирали. Костя не выбирал, он, как верный оруженосец, ждал моих действий, готовый ринуться в атаку после того, как я определюсь. И я, после некоторых колебаний, решил: проведу-ка я тест. Дождавшись, когда Костя налил всем очередную порцию алкоголя, я встал и сказал:

- Давайте, дамы, поздравляйте меня. Только просьба - после поздравления вручать подарок, то бишь, поцелуй.

- У меня тоже недавно был день рождения, я тоже хочу подарков! - воскликнул Костя, сделав лицо, как у обиженного ребенка.

- Таких подарков у меня завались, - сказала Ленка, стукнула своим стаканом об мой, выпила и, со знанием дела, поцеловала.

Теперь была очередь Марты и я заволновался.

- А чё ничё не сказала? - спросила она у Ленки.

- Я его на кухне уже поздравила и пожелала, - ответила Ленка, пережевывая закуску.

- Ну, будь! - сказала Марта и сначала небрежно поцеловала меня, а потом выпила.

Её поцелуй мне понравился меньше, поэтому я стал склоняться в пользу Ленки. То, что она готова подарить мне нечто большее, чем поцелуй, я почему-то не сомневался. А с Мартой ещё не известно - получится что-то или нет. "Лучше синица в руке", - подумал я и выпил до дна. Выбор был сделан.

- Желаю тебе исполнения всех твоих желаний и будь здоров! - произнес Костя и тоже, зачем-то поцеловал меня, наверное, подумал, что некрасиво как-то без подарка-то. Затем он выпил, хотя, по-моему, ему уже хватало, и забрался на кровать.

Костя знал меня, практически с младенчества, поэтому сразу распознал мой выбор.

Он понимал меня, как мне кажется, не при помощи мозга, а как-то иначе, можно даже сказать - инстинктивно. А может быть такой талант - понимать других без слов - развивается у всех, кто живет в большой семье? Я не знал. У меня была семья - мама да я. "А у Ленки и матери-то нет", - подумал я и придвинулся к ней поближе.

А Марта в это же время отодвинулась от напиравшего от нее Кости. Костя, видимо, решил забыть об её аристократической внешности и обращаться с ней, как с буфетчицей, но ошибся. Марта с брезгливым видом отодвинулась и закурила. Я указал моему другу глазами на гитару, и он тут же смекнул. Осознав свою ошибку, он быстро переменил манеру поведения из напыщенно-простецкой на благородно-романтическую. "Сущий хамелеон", - мелькнуло у меня в голове. Костя встал (я заметил, что у него вдруг изменилась осанка - спина стала ровной), подошел к гитаре, потрогал ее, посмотрел на Ленку, как бы спрашивая разрешения, вздохнул и взял гитару в руки.

- Мда, настраивать надо, - сказал он, перебирая струны, и снова вздохнул. На лице его я увидел тень неуверенности, но она быстро исчезла. А исчезла она потому, что Марта замерла, раскрыв во всю ширь свои глаза, и заморгала. Косте повезло - мадмуазель обожала музыку и очень любила слушать, когда кто-нибудь играл и пел "от души".

Но Костя прежде, чем запеть, собрался настроить гитару. Когда он стал дергать за струны и что-то там подкручивать, я подумал, что Марта заткнет уши - такая какофония звуков, по моему мнению, должна была ей сильно не понравиться. Но она медленно встала и подошла к Косте с таким ободряющим видом, с каким учительница подходит к своему любимому ученику, когда тот запнется при ответе.

- Костя, давай я тебе помогу, - вполне по-человечески обратилась она к нему.

- Давай, - с радостью согласился Костя, и они вместе уселись на кровать. Какофония резко усилилась, так как Марта стала пропевать ноты, в то время как Костя отчаянно пытался подкрутить струны, при этом часто дергая то одну, то другую, то две струны сразу. Эти звуки были для меня невыносимы.

- Пойдем во двор, покурим на свежем воздухе, - предложила мне Ленка, словно прочитав мои мысли.

- Пошли. Ну их на фиг с их гитарой, - сказал я и ещё раз кинул взгляд в сторону этой странной парочки.

Костя был похож на рыцаря, перед которым неожиданно открылись ворота крепости, которую он до этого считал неприступной. Марта же вся преобразилась, глаза её горели, прежнее выражение скуки на её лице сменилось живой заинтересованностью.

Я почувствовал огромное облегчение от того, что все расставилось по местам: Ленка со мной, Марта с Костей, времени валом. Дома ни меня, ни Костю никто не ждал. Мама моя работала в ночную смену, дядька, живший тогда с нами, был в отъезде, а Костю я отпросил к себе на всю ночь. Телефонов в то время у нас не было, так что звонить, проверять, где мы находимся и что делаем, никто не стал бы.

Я вышел во двор и вдохнул порцию свежего весеннего воздуха. Уже почти стемнело, были видны первые звезды. В тот мой день рождения было тепло, запахи были чудесными, настроение замечательным, и казалось, что так будет вечно. Мы уселись на какое-то бревно у бани и закурили. Неподалеку протекала небольшая речка, которую в народе почему-то звали Вонючкой, и её журчание тоже очень умиротворяло. Я обнял Ленку за плечи и поцеловал. Потом мы сидели и молча курили, глядя на звезды.

Как отчетливо, как ясно я помню тот момент свой жизни. Погружаясь в него, я даже вновь чувствую тот воздух, те запахи, те звуки, и словно снова оказываюсь там, под теми звездами, в том дворе рядом с Ленкой. Мне становится спокойно и легко на душе. Как же счастлив я был в тот миг! Не знаю, как долго мы сидели так, обнявшись, но мне иногда кажется, что это было то самое мгновение, которое длится вечность, потому что оно будет жить в моей душе всегда.

Ленка первая докурила сигарету и кинула окурок через забор. Я ещё некоторое время курил и молчал. Потом я тоже выбросил окурок и спросил:

- Как ты думаешь, вспомним мы когда-нибудь этот вечер?

- Я, может, и не вспомню, но, если хочешь, я сделаю так, что ты его не забудешь никогда, - промурлыкала Ленка и прижалась ко мне всем телом.

Я сразу возбудился, так как явственно почувствовал ее грудь и вдохнул ее запах. Ленка встала, взяла меня за руку и потянула в баню. Входя, я споткнулся обо что-то, стоявшее возле двери. Это что-то, по-видимому - ведро с какими-то тряпками, с шумом покатилось по полу; Ленка громко выругалась и зажгла свет. Лампочка светила совсем тускло, но все-таки позволяла различать предметы, в беспорядке валявшиеся на полу и висевшие на стене: какие-то старые мочалки, ковшики, полотенца, тазики, халаты - все это Ленка покидала в один угол, потом разделась и кинула сверху свое платье. Я немного растерялся и замешкался. Слишком быстро она приступила к действиям. Но, видимо, я попал в опытные руки. Без тени стеснения Ленка стянула с меня всю одежду, к которой отнеслась более заботливо, чем к другим вещам: закрыв дверь, она повесила её на гвоздик, вбитый в косяк. Сначала я чувствовал себя неловко, но быстро взял себя в руки, вернее сказать отдал себя в Ленкины руки. Моя первая женщина была прекрасна, но надо и мне отдать должное - я не осрамился и держался довольно долго. Более осведомленные в этом деле ребята предупреждали, что в первый раз все может произойти очень быстро, но я очень постарался не повторить их печальный опыт. Потом мы помылись, оделись и, выйдя из бани, снова сели на бревно и закурили. По выражению лица моей подруги трудно было разобрать, понравилось ли ей то, что произошло минутой назад. По крайней мере, недовольства на её лице видно не было, я остыл, успокоился, затянулся несколько раз подряд и прислушался. В доме было тихо.

- Что-то они затихли там, - произнесла мою мысль вслух Ленка, затем встала и подошла к окну.

- Может, они тоже…это…ну…спариваются, - ляпнул я, и, представив Костю верхом на Марте, хмыкнул. Но у Ленки лицо вдруг стало каким-то озабоченным.

- Их что-то не видно, - сказала она, извиваясь у окна. Она то приседала, то вставала на цыпочки, наклонялась вправо, влево, а потом резко обернулась ко мне. - Виталик, ты доволен? Тебе понравилось? - спросила она меня, подошла, заглянула в глаза, поцеловала в лоб, как ребенка, и удовлетворенно вздохнула.

- А ты? - спросил я, потом ответил ей: - Я абсолютно доволен. Спасибо, Ленка, ты самая замечательная девчонка. - Я обнял её и поцеловал в губы.

И тут раздался крик. Мы вздрогнули. Крик был странный: непонятно, кто кричал - Марта или Костя. Ленка кинулась в дом. Я остолбенел. Но мне не было страшно, я, скорее, был озадачен: что такое могло произойти?

В моей голове вихрем пронеслись сразу несколько версий - кто-то из них прищемил палец, или сел голым на непотушенную сигарету, или кошка неожиданно прыгнула и напугала, или.… Но ни одна из этих версий не подходила к этому странному, довольно протяжному крику. Когда я зашел в комнату, там никого не было, правда постель была в ужасном беспорядке, и на ней сидели две кошки - одна черная с белым, другая - белая с рыжим. Гитара валялась на полу, там же валялся Костин, вернее дядькин, пиджак. Я пошел на кухню. И там никого. А Ленка-то куда делась? Других комнат в доме не было, но ещё оставались подвал (я видел как Ленка доставала оттуда банку огурцов), чердак и туалет. Но туалет-то был на улице, а на чердак забраться можно было, только приставив лестницу к стене возле входной двери. Я откинул половик в углу кухни. Вместо ручки в дверце подвала торчал наполовину вбитый, а затем загнутый гвоздь. "Может, они решили меня разыграть? Договорились, пока я сервировал на кухне стол. Но если они все залезли в подвал, как они потом постелили половик назад на крышку?", - резонно рассудил я и раздумал лезть в подвал, накинул обратно половик и посмотрел на окно. "Может, они в окно вылезли и прячутся от меня во дворе, да ещё хихикают, небось", - эта мысль меня немного успокоила, тем более что окно было открыто. На подоконнике сидела третья Ленкина кошка - серая и полосатая - и виляла хвостом, глядя на меня желтыми глазами. Потом она потянулась, спрыгнула с окна, подошла ко мне и начала тереться о мою ногу. "В кошек они все превратились, что ли?" - подумал я и развеселился. Я был почти уверен, что они втроем решили устроить мне розыгрыш, поэтому не беспокоился.

Я достал из буфета красивый бокал, налил себе туда портвейна, поздравил себя с тем, что я могу теперь назвать себя настоящим мужчиной, и залпом выпил. "Надоест прятаться, сами придут", - подумал я и закурил. Игру в прятки я не любил с детства. Когда я играл в неё, то все время водил. Найдя кого-то, я должен был выкрикнуть его имя, но почти всегда мне в ответ раздавалось радостное: "Обо-зна-ту-шки, пере-пря-ту-шки!", и я опять становился к стенке лицом и, закрыв глаза, считал до ста. Я был близорук, но не носил очки. О том, что у меня плохое зрение знала только мама. Костя, возможно, догадывался.

Поэтому искать их в темноте я не собирался, но в окно все же выглянул. В пределах видимости - никого. Вдохнув свежего воздуха, а потом, сев обратно на стул, я почувствовал, что в доме пахнет чем-то непонятным. Я не мог идентифицировать этот странный запах, так как ничего подобно я до этого не нюхал. Сравнивать было не с чем. Но запах был довольно приятный. "Может, это цветы какие-то так пахнут?", - стал размышлять я, принюхиваясь.

Тут почему-то я вспомнил о маме и подумал: "Надо маме тоже цветы дарить". Мне хотелось, чтоб она почаще улыбалась. Я налил себе еще немного вина и выпил за ту, что меня родила в этот день. Я мысленно поблагодарил её и решил, что буду всегда стараться ее радовать. Ведь даже сегодня, в мой день рождения, она работала, чтоб меня прокормить. "Мамочка моя, любимая, твой сын уже стал мужчиной", - произнес я вслух и вспомнил ее печальные, красивые глаза.

Видимо, от вина я опьянел, и мне захотелось спать. Я направился в комнату. Ноги мои подкашивались, голова кружилась, но в целом я чувствовал себя хорошо. Я совершенно успокоился, разомлел. За друзей своих я не переживал. "Сигареты кончились, а Ленка без них не может. Наверное, она пошла в магазин или к соседке, а может быть, в туалете застряла", - вяло размышлял я о причине ее исчезновения. Про крик я уже забыл, а Костя с Мартой тоже могли выйти подышать, звездами полюбоваться. Да мало ли куда они могли пойти, не маленькие!

На столе лежали остатки закуски. Я сунул в рот что-то из еды и завалился на кровать, согнав с неё двух кошек. Ещё пару минут я гадал, чем же это пахнет, а также вспоминал подробности моего первого сексуального опыта, зевал и ёрзал, а потом отключился.

Мне снились странные сны. В них я все время ощущал себя маленьким ребенком, мне было хорошо, тепло и радостно. Я играл, смеялся, был свободен и беспечен. Ещё во сне я видел маму. Она тоже была радостная, красивая и танцевала с букетом цветов в руках. Но, проснувшись, я ощутил совершенно противоположные чувства. Мне стало страшно. Было все ещё темно. Кругом царил совершеннейший беспорядок. Голова гудела, тело болело, сердце сжималось от непонятной тоски. "Мама, мамочка моя", - прошептал я и чуть не заплакал. Так плохо мне ещё никогда не было. Мне захотелось бежать домой. Но тут я вспомнил все, что произошло до того, как я заснул. "Костя! Надо его найти!".

Я словно очнулся от наваждения и стал искать Костю и свой пиджак. Свой пиджак я не нашел, Костю тоже. В доме по-прежнему никого не было. Я вышел во двор и вдохнул свежего воздуха. Стало немного легче. Я присел на корточки. "Куда же они все запропастились?", - подумал я и почувствовал острое желание закурить. Посмотрев на начинающее светлеть небо, я зашел на кухню и огляделся. Увидел бутылку вина и понял, отчего у меня так раскалывается голова. "Намешал вина с водкой, да ещё курил много. Наверное, надо похмелиться", - подумал я и, садясь на табурет, чуть не раздавил спавшую на нем кошку. Это была та полосатая, серая. Она спрыгнула на пол и уставилась на меня. Я налил портвейна в бокал, сказал кошке "Ваше здоровье!" и залпом выпил; огляделся в поисках закуски и сигарет. Ничего похожего не увидел. Ту еду, которая оставалась в комнате, растащили кошки.

Я снова вышел на улицу. Стало почти совсем светло. Я сходил в туалет, потом подошел к бане. И тут я увидел нечто очень странное: три пары ног торчали над козырьком у входа в баню. "Во дают! Как они туда вскарабкались?", - подумал я и в то же время обрадовался. Баня была невысоким строением, но залезть на неё без помощи лестницы я все равно не смог. Подтащив лестницу к стене, я поднялся на одну-две ступеньки и стал щекотать те ступни, которые, как мне показалось, принадлежали Косте. Никакой реакции. Тогда я пощекотал и остальные четыре ступни. Тоже безрезультатно. Я испугался. Неживые они, что ли? Я поднялся ещё на две ступеньки и увидел спящую троицу во всей красе: это было потрясающее зрелище! Мало того, что они как-то умудрились сами туда залезть, они ещё, каким-то образом, затащили туда матрас и одеяло, под которым, прижавшись друг к дружке, с торчащими во все стороны руками и волосами, лежали совершенно голые. Причем, Костя лежал между Мартой и Ленкой. "Ну дает, Костя!", - восхитился я своим другом, от которого совершенно не ожидал такой прыти. Я дернул его за ногу. Он открыл глаза и уставился на меня, как баран на новые ворота.

- Костя, у вас сигарет не осталось? - тихо спросил я, но у моего друга вид был такой, как будто он упал с Луны или, наоборот, прилунился и увидел инопланетянина, речь которого была ему совершенно непонятна.

- Костя, - сказал я громче, - ты оглох? Слезай, и сигарет возьми, если у вас остались.

Но, судя по всему, русского языка Костя теперь не понимал. Он все смотрел на меня, не моргая и не произнося ни слова. Я слез, зашел в баню, набрал воды в ковш и, снова поднявшись по лестнице, протянул ковш Косте. Он вцепился в него обеими руками и стал жадно пить. Протянув мне обратно пустой ковш, он уже посмотрел на меня более осмысленным взглядом.

- Слезай, идем домой! - сказал я ещё громче. - У меня мать скоро с ночной вернется.

Костя посмотрел по сторонам, увидел рядом с собой голых подруг, как-то странно дёрнулся, и заторопился вылезти из-под одеяла. С лестницы он чуть не упал, а в дом вбежал как ошпаренный. Когда я зашел за ним следом, он стоял в комнате, оглядываясь кругом в поисках, как я понял, одежды. Но дар речи, судя по всему, к нему ещё не вернулся.

- Костя, - я потрепал его за плечо, - пошли домой, у меня мать скоро придет.

- У-у-у-а-а, - жалобно простонал Костя и сел на кровать.

Да, не следовало моему другу так много пить. Вид у него был совершенно потерянный. Я пошел на кухню и налил остаток портвейна в стакан. Вернувшись, я застал его, надевающим пиджак на голое тело.

- На, выпей, - сказал я и протянул ему стакан.

- У-у-у, - снова завыл он и замотал головой, потом схватился за неё обеими руками и как-то весь съёжился.

- Пей, говорю, - буркнул я и буквально влил в него спиртное, и он его, неохотно, но проглотил.

- Виттааалиииииик, - наконец-то произнес он после этого что-то по-человечески.

Тут я увидел торчащий из-под кровати ворот рубашки, нагнулся и стал выгребать оттуда одежду. Куча мала, которую я достал, была вся в пыли и кошачьей шерсти. Я несколько раз чихнул и стал рассортировывать эту кучу: лифчики, женские трусы, чулки и прочее девчачье барахло я кидал на кровать, а то, что находил мужского, одевал на Костю. Так, с горем пополам, я одел его, потом отряхнул и, вытащив из кармана расческу, причесал. Костя немного порозовел от выпитого и уже стал похож на нормального человека. Потом я взял его за шкирку и потащил на кухню. Там я обтер влажным полотенцем его лицо, ещё раз поискал глазами сигареты и свой пиджак, но ничего не нашел.

Мы вышли за ворота и потопали домой. Костя шёл понуро, еле-еле переставляя ноги. Я решил его не расспрашивать, пока он не придет в себя. Пошарив по карманам - его и моим - я нашел несколько мятных леденцов, припрятанных мной вчера специально для такого случая. Я боялся, что мы встретим по дороге кого-нибудь из Костиных родственников, с ними придется разговаривать и дышать на них перегаром. Я положил по паре леденцов в рот себе и другу. Он не возражал, только как-то странно мычал и стонал. Выглядел он так, как будто Марта с Ленкой насиловали его всю ночь. "А может, они его действительно мучили?", - подумал я, но засомневался. Хотя Ленку и называли порой Ленка-извращенка, со мной она ведь ничего такого не делала. Или это Марта постаралась? Так как Костя, пока что, объяснить, что там у них произошло, не мог, я решил не думать об этом, а сконцентрироваться на том, чтоб благополучно дойти до дома, помыться и лечь спать.

Мы пришли ко мне как раз вовремя. Только мы успели переодеться, помыться и привести себя в порядок, как вернулась с работы мама. Посмотрев на нас поддельно строгим взглядом, она ничего не сказала и пошла на кухню заваривать чай. Я пошел следом за ней, оставив Костю сидеть на моей кровати.

- Мам, мы засиделись допоздна вчера, поэтому проспали, в школу не пошли. - Сказал я, стараясь не дышать в её сторону. - Можно мы поспим ещё чуть-чуть?

- А что с вами делать? - вздохнула она. - Спите, и я посплю, только позавтракаю сначала. Вы ели?

- Ели, мам, не волнуйся.

- А Костя не приболел? Что-то он какой-то потухший.

- Да все с ним нормально, просто не проснулся ещё.

- Ну, давайте, поспите, а потом за хлебом сходите, - сказала мама и устало опустилась на стул. - Кстати, Кузя, прости меня, совсем забыла - с днем рождения! Идем, я тебя поцелую.

Я не мог отказаться, подошел, обнял маму, но она не стала меня целовать.

- Извини, что подарка пока нет. Деньги ещё нам не дали, - сказала она и посмотрела на меня так, что я понял - она учуяла запах.

- Ай, ладно, не переживай, - отмахнулся я и убежал поскорей, пока она не решила все-таки выяснить, чем от меня так подозрительно пахнет.

Когда я зашел, Костя сидел на кровати в той же позе. Теперь я раздел его до трусов, разделся сам и уложил его на свою кровать, а сам лег рядом на раскладушку. Но мне что-то не спалось, хотя устал я сильно. Я глянул на своего друга. Он лежал, не шелохнувшись, но дыхание его стало ровнее, мягче. Он перестал скулить и мычать. "Ну, слава Богу! Чтобы с ним ни случилось - это не смертельно", - подумал я и постарался успокоиться и заснуть. Но уснуть я так и не смог; в мозгу копошились разные мысли, и картины, одна невероятней другой, возникали передо мной. В них Костя раздевал Ленкину подругу, а она его, причем, я ясно видел её молодое и стройное тело, чувствовал её зовущий запах; потом Марта превращалась в страшную, зловонную, похожую на ведьму, старуху с черными большими зубами и начинала кусать Костю. Костя превращался в младенца и начинал дрыгать ножками и махать руками, после чего Марта, приняв облик прекрасной женщины, похожей на Мадонну, давала ему свою грудь. Костя-младенец с жадностью, захлебываясь, сосал и постепенно становился нормальным Костей. Все это было похоже на бред, поэтому я решил, что раз уж не спиться, то нужно взбодриться.

Подождав, пока мама ляжет в постель, я вышел на кухню и умылся. Одевшись и взяв деньги, оставленные мамой на столе, я тихонько вышел из дома и пошел в магазин за хлебом.

На дворе царила весна. Легкий ветерок приносил с собой пьянящие, чудные запахи. Наверное, я ещё не протрезвел к тому времени, поэтому шел, спотыкаясь, и совсем ни о чем не думал. Так я дошел до магазина, на котором крупными буквами было написано "ХЛЕБ".

В магазине был только вчерашний хлеб. Я пришел слишком рано, свежий ещё не привезли. Я задумался: взять старый или дождаться свежего? Рассудив, что пока Костя с мамой спят, можно и подождать, я вышел из магазина и огляделся. Людей почти не было; около соседнего магазина, в котором мы вчера покупали спиртное, стояли два алкаша - наверное, ждали третьего. И тут я увидел Ленку с Мартой: они вышли из того самого магазина, прошли мимо алкашей и, даже не взглянув в мою сторону, завернули и пошли вдоль речки. На минуту я растерялся, а потом пошел за ними. Я хотел узнать, что произошло вчера с Костей? Они шли, весело смеясь и по очереди пиная какой-то предмет. Я шел, задумавшись: что я им скажу? Посмотрев на них, я понял, что мои расспросы будут выглядеть совершенно глупо. Они - такие красивые и веселые - просто не воспримут меня всерьез, отшутятся, посмеются надо мной. Я заколебался и притормозил. Вчера я был готов к встрече с ними, был во всеоружии и при параде. А сегодня? Усталый, растрепанный, жалкий… Нет! Я лучше расспрошу Костю, когда он проснется.

Я вернулся к магазину. Как раз подъехала машина со свежим хлебом, который уже разгружали. Я взялся помогать. Быстро управившись с разгрузкой, взяв пару свежих, ароматных буханок, присел покурить: водитель и его помощник угостили меня сигареткой в знак благодарности за подмогу. Сидя на корточках и пуская дым, я задумался, припоминая все события вчерашнего вечера. Все ведь было так прекрасно! Да и Марта с Ленкой вон какие радостные. Что же такое было с Костей? Может, просто перепил с непривычки? И тут я вспомнил про крик. Не послышалось ли это мне вчера?. Но ведь Ленка тоже была встревожена. Докурив, я быстро зашагал домой, решив немедленно допросить Костю.

Когда я пришел, Костя уже проснулся. Он сидел, одетый, на кровати с видом потерявшегося ребенка. Мне даже показалось, что он до этого плакал. Я отнес хлеб на кухню, разделся и присел около него. Помолчали. Потом я сказал:

- Я сейчас видел их, когда за хлебом ходил.

- Кого? - спросил Костя, хмуро уставившись в пол.

- Ленку с Мартой. Но они меня, вроде, не видели. - Костя быстро взглянул на меня, но затем снова опустил голову.

- Не ходи к ним, - как-то глухо произнес он.

- Почему?

Костя мне не ответил. Выглядел он усталым и серьёзным.

- Да что там у вас случилось? - не выдержал я. - Вы как на крышу-то залезли?

- Я не знаю, - после непродолжительной паузы ответил Костя и шмыгнул носом.

- Как "не знаю"? Ты что, не помнишь что ли? Или говорить не хочешь? Ну, если не хочешь говорить, то не надо. Просто у тебя вид такой, как будто тебя истязали всю ночь или мучили… И ещё я крик слышал, когда во дворе с Ленкой курил.

Я старался говорить как можно тише, боясь, что мама может услышать. Чуткий Костя, видимо, это заметил даже в таком состоянии. Он стал говорить шепотом и с оглядкой на дверь. Я, пока он говорил, встал у двери и, слушая его, одновременно прислушивался: не проснулась ли мама?

- Когда вы с Ленкой вышли, - начал Костя, глядя в пол, - Марта предложила покурить какой-то особенный табак. Она сказала, что если я соглашусь с ней вместе его курить, то она "вознаградит" меня. Сказала ещё, чтоб я не боялся и полностью ей доверился. Мне сразу как-то не по себе стало, но я ответил, что согласен. Она достала из какой-то шкатулки папиросу и прикурила, - тут Костя закашлялся и посмотрел на меня. Увидев, что я внимательно слушаю, он отвернулся и продолжил. - Мы курили по очереди. За каждую мою затяжку она снимала с себя что-нибудь из одежды. Когда мы докурили, она была голая, а я совсем с ума сошел. Я же в первый раз так близко голую бабу видел, а тут она ещё и ноги раздвинула и на кровать улеглась. Я тут вообще растерялся, и меня даже тошнить стало. Запах у этой папиросы был странный, типа как у цветов экзотических или духов. Голова кружилась и все остальное я помню, как сквозь туман. Она меня раздела, одежду всю на пол покидала. Помню, что мне это не понравилось, тем более, что костюм не мой был.

Тут мой друг запнулся, поглядел на меня недоверчиво и задумался. Потом вдруг попросил:

- Водички принеси. Пить сильно хочется.

Я тихонько пошел на кухню. Набирая воду, я думал, привирает Костя или нет. Уж больно складно он говорил, как книжку вслух читал. Но что-то мне подсказывало, что он не врет. И мне даже показалось, что речь его такая складная как раз потому, что он говорит, не имея сил врать. Я вдруг понял, что это и есть его настоящая манера излагать свои мысли, а то, как он общается со мной и в компании - притворство. Просто, в отличие от других, он много читал, но, боясь, что его книжный язык мы не поймем, а, ещё того хуже, можем и высмеять, он старался говорить так, как и все остальные уличные пацаны. И вот теперь, рассказывая о том, что с ним тогда случилось, он говорил так, как и думал, то есть, говорил на своем языке, не коверкая слова и не вставляя блатные выражения.

Возвращаясь в свою комнату, я услышал, как похрапывает мама, и немного расслабился. По-видимому, она спала крепко, и скоро проснуться не должна была. Я вошел и подал Косте банку с водой. Он мигом осушил её до половины, сказал "Спасибо!", поставил банку на пол и продолжил:

- Не знаю, поверишь ты мне или нет. Да, впрочем, мне всё равно. В общем, раздела она меня и овладела мной, - тут он скорчил такую рожу, как будто рассказывал не о девушке, а о змее или лягушке. - Взяла меня как щенка, за шкирку, повалила и сделала, что хотела. При этом ещё и песню какую-то напевала. Ну, физически мне, в общем-то, было приятно, но психически я чувствовал себя ой как паршиво. Тут был и страх, и удивление, и стыд. Наконец, я не выдержал, скинул её с себя. Тут она и завыла. Или даже не завыла, а рыкнула как-то по-звериному. Я хотел выбежать и тебя позвать, но тут Ленка вбежала, а Марта в это же время меня сзади по голове прихлопнула. Дальше я не помню. Очнулся на крыше, когда ты меня растолкал.

Тут он остановился, впил ещё немного воды, помолчал. Мне показалось, что он ещё не всё рассказал, поэтому я спросил:

- И всё? А как они смогли на крышу тебя, да ещё матрас и одеяло затащить? Ты не сочиняешь, а? И на хрена ты им сдался, если без сознания уже был или спал? Тут что-то не то! Я не смог на крышу без лестницы забраться, и они бы не смогли - это точно, - начал говорить я с жаром, но постепенно успокоился и затем, уже почти шепотом, попробовал выведать подробности. - Чем она тебя по голове стукнула?

- Не знаю, но, кажется, кулаком, - ответил Костя.

- Так, что ты сознание потерял?

- Да я уже и до этого его почти потерял… Но, знаешь, что, Виталик?, - сказал Костя и посмотрел на меня как-то испытующе.

- Что?!

- Я как будто несколько раз очухивался…Или, может, снилось мне это…Я, - тут он схватился за голову, потом помотал ею из стороны в сторону, - я, когда несколько раз очухивался, то видел себя и Ленку…

- А Марта? Она где была? - подскочил я к нему.

- Я видел себя и Ленку, - повторил Костя, - а Марта тоже была там, вернее я был Мартой… или в Марте, - тут он почему-то захихикал, - короче я был Мартой, я был в её теле, а она пользовалась моим…Она с Ленкой…вернее, я, моё тело с Ленкой… короче, несколько раз, когда я приходил в себя (а может, и не приходил, может, это приснилось, хотя ощущение было, что это наяву), я ощущал себя в чужом теле (женском), и при этом видел, как я (то есть моё тело) ласкает Ленку: облизывает, целует, ну и всё такое…прочее... А потом ты меня растолкал, воды дал. И вот как раз, когда я воду пил, тогда я и припомнил всё это, и подумал, что это приснилось. А теперь мне кажется, что не снилось это, а было на самом деле, - сказав это, Костя допил воду из банки.

Я задумался. Говорил всё это Костя хоть и сбивчиво, но довольно спокойно.

- Знаешь, Костя, это из-за той папиросы у тебя в голове помутилось. Может даже и то, что Марта тебя поимела, тебе привиделось, и остальное тоже, - сказал я и посмотрел на него. - Наверно, это был дурман или что-то вроде того. Какое-нибудь растение одурманивающее. Я слышал, что такие растения бывают.

- Может быть. Хотя нет. То, что она меня "поимела", как ты выразился, это так и было. А вот дальше…не знаю…Ну а ты? - тут он оживился и даже заулыбался. - Тебя тоже "поимели"?

Сказав это, он засмеялся, и я тоже. У меня как-то сразу отлегло от сердца.

- Идиот ты! - выдавил я сквозь смех, - Ленка - нормальная, не то, что твоя Марта. У нас всё нормально было. Это у тебя вечно всё шиворот навыворот.

Тут я обнял его за плечи и покачал из стороны в сторону. Костя вроде как приободрился, ткнул меня кулаком в плечо и подмигнул.

- А неплохо мы твой день рождения отметили, а? - воскликнул он с некоторым задором, хотя и не совсем натуральным.

- А иди ты в баню! - крикнул я в ответ, и мы рассмеялись снова. - Если б не ты, идиот ненормальный, и Марта твоя, вообще всё прекрасно было!

В ответ на это Костя вскочил и со всего размаху стукнул меня подушкой по голове. Я пригнулся и позволил ему несколько раз ударить меня по спине. Но потом, будто бы не выдержав и разозлившись, я схватил его за шкирку и повалил на кровать.

- Сейчас и я тебя "поимею"! - закричал я и начал, шутя, дубасить его, но он тут же прикрылся подушкой, так, что молотил я не по его голове, а по подушке. Костя, пыхтя и взвизгивая, старался вырваться из-под меня, отталкивал меня ногами, но я был сильнее и крупнее, так что у него ничего не вышло. Однако, не совсем удачно дрыгнув ногой, он попал мне между ног. Я зарычал и стукнул по подушке уже почти со всей силы. Костя стал ещё пуще визжать и лягаться.

И вдруг мы одновременно замерли: вошла мама. В то время как с наших раскрасневшихся лиц улыбки стали медленно сползать, на мамином лице - наоборот: недовольное и рассерженное выражение сменилось веселой и даже игривой полуулыбкой. Мама всегда улыбалась как-то наполовину, в одну только сторону. Может, потому, что на её губе был шрам, а, может, потому, что стеснялась отсутствия нескольких зубов. Видя, что она стала улыбаться, мы расслабились и тут же стали оправдываться:

- Мам, извини, мы тебе спать помешали, да? - протараторил я.

- Пожалуйста, простите нас, мы забыли, что вы спите, - вставил Костя.

- Да уж поспишь тут с вами! - сказала мама, смеясь и собирая с пола разбросанные вещи. - За хлебом ходили? Идёмте, чай попьём, что ли. А то весь дом разнесёте.

И она тут же вышла. Мама всегда как бы стеснялась моих друзей, и даже Костю, хотя и любила его. Сейчас я думаю, что она стыдилась своего внешнего вида, заношенной одежды и огрубевших рук. Ведь она была ещё довольно молода и хотела бы выглядеть совсем по-другому. Мне кажется, ей хотелось, чтоб у её сына было все самое лучшее, самое красивое, в том числе и мама. Но моим друзьям она и так нравилась, они даже завидовали мне.

- Везёт тебе, Витал, - сказал Костя, отряхивая одежду. - Моя мать разоралась бы на весь дом, а потом ворчала бы три часа, что я бездельник, что спать ей не даю. А твоя - нет. Эх, - вздохнул он, - как вспомню, что домой идти…

- Мозги не крути. Твои думают, что ты в школе, так что ещё часа два-три у меня можешь сидеть, а потом вместе к тебе зайдем, при мне твоя мать орать не будет, а потом смоемся, - предложил я ему. - Идём чай пить. Мама, наверное, варенье откроет в честь дня рождения прошедшего. Яблочное или грушу. Я хлеб свежий купил, две буханки.

Я чувствовал, что Костя проголодался. Да и я тоже. Поэтому мы, отряхнувшись, пошли на кухню пить чай. И как правильно я предположил, с вареньем, яблочным. Вот как быстро мы забыли все свои тревоги и сомнения, всю нелепость того, что произошло с Костей! Ведь, в сущности, мы были ещё детьми.

Я так до сих пор и не знаю, было ли то, о чём рассказал мне мой друг, реально происходившими событиями, или всё это было только плодом его одурманенного воображения. Мы с ним обсуждали эту тему ещё не раз, но к какому-то единому мнению так и не пришли. С Костей мы общались ещё несколько лет, пока он не женился на еврейке и не уехал с ней за границу. Я часто шутил над ним, называя его Марточкой, Мартынчиком, Мартышкой и спрашивая "понравилось тебе быть развратной женщиной?", на что он всегда отвечал: "Иди в баню!". Видимо, потому, что я ему рассказал (он меня допытал потом все-таки), что, где и как у меня было тогда с Ленкой. Её и Марту я больше не видел. Через некоторое время - месяц или два - я пошёл, все-таки, к Ленке, чтоб забрать свой пиджак, который я у неё оставил. Конечно, я также надеялся, что, может быть, она не откажется провести со мной время и во второй раз. Но, когда я пришел к ней, там была только её тетушка. Она протянула мне пиджак и сказала, что Ленка велела его мне передать. Ещё она сказала, что обе подружки живут теперь на другом конце города, у Марты, так как её отец - "пропойца и скандалист" - помер, а мать - "актрисулька" - сразу вышла замуж за другого и переехала к нему. Дом Ленка пока оставила тетушке, а там видно будет. Все это Ленкина тетка сказала мне возмущенным шепотом, как бы по секрету, вплескивая руками и закатывая глаза. Впрочем, судя по её виду, она была не совсем в здравом уме. Слушая её, я всё глядел на баню. Так и не разгадал я, как же они все залезли на крышу с бесчувственным Костей, одеялом и матрасом, не используя лестницу. Разве что, с ними был кто-то ещё, который потом и поставил, уходя, лестницу на место. Да, впрочем, это и не важно уже.

Важно то, что у нас с Костей все сложилось отлично. И с женщинами тоже. До его отъезда за границу мы ещё успели не раз хорошенько погулять. Мама моя вышла всё-таки через пару лет замуж за того дядьку, чей пиджак я одел тогда на Костю. Я же скоро разбогател и стал дарить маме цветы и подарки.