Лень, господа… лень, ничего с ней не могу поделать. Лень мне и писать-то это всё, да вот приспичило. Видимо, и у ней, у лени этой, гордость да честолюбие имеется, хочет она, чтоб изобразил я её во всей красе. Лень - она хитрая бестия: даже и родиться раньше самого её носителя умудряется. А ты и живи потом с ней, голубушкой.

Вот мне, например, целый день с утра до вечера лень, делать ничего не могу, а иногда даже и ночью не спится: во-видимому и спать-то мне уже лень стало. Лежу и думаю (думать она мне даёт всё же, позволяет иногда) - что мне делать с ленью своей? Можно ль от неё избавиться каким-нибудь образом? А то ведь жизнь свою зазря проживу, да и помру зазря. А Лень (вот и рада же она теперь, что я её с большой буквы писать стал!) мне на это и отвечает: "Ну и что с того, что зазря помрёшь, ведь тебе жить особо и не хочется!". Это она мне внушить хочет, что жить мне незачем, потому что до таких размеров она, Лень моя, выросла, что уже и жить стало мне лень. Посудите сами: никто ко мне не ходит (гостей принимать - тоже труд), разговаривать мне не с кем, да и неохота, поэтому с ней, с Ленью своей, и беседую. Была подруга у меня, Лена - красивая такая и умная - но ушла, не выдержала соперничества с этой хитрющей Ленью. Что меня Лена ни попросит, я не делаю, а отговорки мне Лень подсказывает, да такие не глупые отговорки, надо сказать. Ведь я-то вроде как умный, так вот и лень моя тоже умная очень. Лена терпела, терпела, надеялась, надеялась на исправление моё, на то, что выйду я из-под власти Лени моей, но не дождалась, устала сама всё делать, а когда уходила, то так и сказала мне: "Ухожу и не вернусь больше, а ты оставайся со своей Ленью!". Хлопнула дверью и убежала. А мне даже встать, закрыть за ней дверь лень было, так и лежал с открытой дверью, пока в туалет не приспичило. Хорошо, у меня квартира однокомнатная, далеко в туалет ходить не надо.

Все мои заботы: есть, спать, да в туалет бегать. Ну ещё за едой в магазин ходить раз или два в неделю. Деньги у меня имеются, хотя и не так много их осталось - материно наследство. Отец когда помер (я ещё грудной был), мать за богатого старика замуж вышла. Одевали, обували меня во всё дорогое, кормили как на убой, работать не заставляли, только и внимания особо на меня не обращали. У матери куча подруг да поклонников появилась. Она у меня писательница была. Пока в бедности жила, никому не нужна была, а тут сразу все понабежали, охать, ахать да хвалить стали; просили по вечерам её читать вслух "что-нибудь из последнего". Она и читала, да только не "последнее", а всё одно и то же. То же, что в молодости написала - роман один о влюбленных, - ведь как замуж за богатого вышла, "писать некогда стало" (так она мне говорила). Старик, муж её, прожил ещё довольно долго - лет двадцать, а потом помер. Мама не долго горевала, сразу молодого себе нашла - почти что моего возраста, такого же бездельника, как и я. Но, на моё счастье, замуж за него не вышла. А то обобрал бы он её, да и меня заодно. Уж и свадьба была назначена, но нашла она у него в кармане жилета письмо. Писала этому бездельнику молодая особа, состоявшая, как потом выяснилось, с ним в любовной связи. В письме том она его упрекала за то, что он хочет жениться на моей матушке, "старой, глупой козе" (так она её обласкала), хоть сам до этого клялся ей, девице этой, что это только временно и ради денег, что после того, как ему 25 стукнет и мать моя ему дорогой подарок подарит (она ему золотые часы подарила, с памятной надписью), он её бросит непременно и т.д. и т.п.

После случая этого, с неудавшейся свадьбой, мать моя хворать стала, припадки у ней нервические участились, кушать иногда даже отказывалась совсем; стала худой, старой, ворчливой. Вдруг вспомнила про меня, стала учить меня уму-разуму, попрекать за "ничегонеделанье", говорила, что когда она была в моём возрасте, то "ни минуты зря не тратила, работала, не покладая рук". Я не перечил, слушал, хотя знал, что всё это фантазии, которые она сама себе напридумывала и сама же в них и поверила. После второго её замужества не работала она ни минуты, ведь у нас слуг был полон дом. Даже дверь самим никогда ни открывать, ни закрывать не приходилось. Не то, что мне сейчас! Проболела она так несколько лет, да и скончалась, оставив мне нешуточное наследство.

Любил ли я её, матушку свою? Сам не знаю. Иногда думаю: нет, не любил, всё мне было безразлично. А порой вдруг как защемит сердце, как о ней подумаю! Нет, думаю, любил ведь её и люблю до сих пор! А то вдруг понимаю: не любил - жалел. Да и себя, честно говоря, не люблю я, не то что кого другого. Вот жалко иногда бывает - это да, но, чтоб любить - нет. Ведь любить - это ж труд! А пожалеть и без труда особого можно. Так, чуть сентиментальности если есть, оно и не трудно вовсе. Мне вот всех жалко: и себя, и отца, и мать, и мужа второго её, и Ленку, дорогую мою, и кошку соседскую, которая в подъезде каждый день орёт, надрывается. Все кажутся мне несчастными. Счастлив лишь тот может стать, кому не лень добиваться своего счастья! А мне оно на что, счастье-то это? Хотя, может, если бы кто вместо меня в магазин да в туалет бы ходил, был бы я счастлив, наверно (ну, если не я, то уж Лень моя-то - наверняка!).

"Ну и жил бы пусть тогда кто-нибудь вместо тебя!". О! Здрасьте! Это подала голос моя, так называемая, "недобитая совесть", или "остатки совести", как я это называю. А "недобитая" она по той причине, что иногда нам вдвоём с Ленью скучно становится, тут она и пригождается - в качестве оппонента. Но оппонирует она теперь редко, чаще насмехается, с сарказмом таким, ядовитым. Спорить со мной, видимо, считает, уже, бесполезным.

Так вот, что я там насчёт счастья-то говорил? Ах, да! Тот, кто добивается, трудится для счастья своего, может и стать счастливым. А ведь может и не стать! Сколько знаю таких: добивались-добивались, трудились-трудились, а счастья как не было у них, так и нет! В чем же тут закавыка-то? А в том, что не всякий достоин счастливым быть. То есть, в принципе-то, и всякий достоин, но в частности - нет. Вот лень моя давно уж меня убедила, что я счастья не достоин (счастья - в том смысле, в каком его обычный человек понимает). И что счастье моё - в ней только, в Лени, и есть. Яснее говоря, в том заключается счастье моё, чтоб ублажать её, родную, да растить всячески. Вот!

Раньше, сразу после смерти матери моей, я взялся было "добро делать", людям помогать. Даже писал в журнал статьи разные, всё больше философские, о том, как следует жить людям и как между собой относиться: с пониманием, взаимоуважением, по-братски. Тут же возле меня появились какие-то "братья", то бишь - "бедные родственники" (хотя, кроме матери, у меня никого из родственников, вроде бы, до того не было), потом и "друзья детства" пошли, и "почитатели таланта" разные. В общем, потерял я тогда уйму денег, да ничего толкового сделать не сумел. Разве что спасал некоторых, страждущих с похмелья, а также проигравшихся в карты. Давал им требуемые суммы, при этом уговаривая их взяться за ум, читая разные наставления, которые они нетерпеливо выслушивали, но только лишь до тех пор, пока энная сумма не переходила из моего кармана в их руки. С каждым разом просьбы их становились всё наглее, суммы всё крупнее, а слушать они меня под конец уж и вовсе не старались. Опомнился я тогда, когда больше половины наследства растратил. Да хорошо ещё, что вовремя опомнился и съехал: продал дом, купил вот эту квартирочку, а то б не оставили они меня в покое! Оставшиеся деньги положил в банк, да тем и живу с тех пор. Но иногда страх одолевает: а ежели банк разорится, обанкротится? Неужто придется работу искать? Я ведь и делать-то ничего не умею, разве что вот - бумагу марать.

"Ничтожество ты полнейшее", - это моя Лень так мне говорит частенько. Ей ведь выгодно, чтоб я ничтожеством себя считал. Ничтожеству ведь и надо-то: жрать да спать, а это и есть то же самое, что и Лени моей надо. И, признаюсь, убедила она меня в том уже совершенно. Хотя порой сомнения находят - так ли уж права она? Ведь у ничтожества и мыслей уже никаких не должно быть насчет себя? И "остатков совести"? А у меня всё ж и желания кой-какие имеются: покурить там или книжку полистать. Иногда даже и на воздух тянет, на природу. То же и к женщинам, вот, бывает, симпатия как разгорится! Может, не совсем ещё я ничтожество-то, а?

А если правде-то в глаза посмотреть - чем я и хуже других? Ведь все же почти (да, да, уверен, так и есть!), если б им средства на хлеб, да на житьё-бытьё дать, тоже бы ленились ведь! Да может, ещё пуще моего бы ленились! Я вот, хотя б и могу себе позволить жить повольготнее (средств, я думаю, хватило бы), а не позволяю ведь! Другой бы на моём месте или слугу бы нанял, или жену-прислужницу, из бедных, взял. И даже портки сам бы не надевал, а слуга иль кто другой ему надевал бы их. А ведь я и стираю бельё сам, хотя и изредка. Я вовсе уж и не такой ленивый, каким был бы иной на моём месте! Да! А ещё меня стыдят! Бабулечки на скамеечке возле дома так и провожают меня косыми взглядами да пересудами, когда выхожу за продуктами или с ведром мусорным на помойку иду. А сами на самом-то деле завидуют! Сами-то на помойку бы не ходили, если б при средствах, как у меня, были! И в магазин бы кого другого послали, и яичницы даже себе не сготовили бы, и посуду бы своими руками не мыли б (а я-то всё это делаю сам!). Что ж это я на себя наговаривал-то?! Совсем я и не ленивый уж, если сравнить-то. Многие из прежних моих знакомых, кому тоже наследство от родителей иль других каких родственников досталось, живут так, что, мало того, что не делают ничего путного, так ещё ведь гуляют как! Развлечений им подавай! Цельными днями шастают где попало, с кем попало, творят бог знает что, а потом говорят: "Уф! Умаялись!". Я хоть не вру себе, что с пользой время своё трачу. Так прямо и говорю, что бездельник. А они чего только не навыдумывают, чтоб правду от других, а в первую очередь, от себя самих скрыть: мол, ведем светский образ жизни, как нам и положено. Положено шляться, вот и шляемся! И ведь шлянием-то этим и изводят себя до ручки: кто спивается, кто вешается, кто стреляется, кто топиться идет, а кто и в дурдом попадет. Ладно, если только себя изведут жизнью такой, развеселой, так ведь зачастую и других людей, особливо тех, кто их любит да переживает за них, в могилу сведут. А ещё хуже: долгов карточных, или других каких, наделают, да и смоются. А родным потом рассчитываться с кредиторами, да нищими оставаться приходиться. "Романтичные мы натуры!", - говорят. Да какая же это романтика! Хулиганство одно, и только, да ещё в комплекте с безответственностью! Ага, попались! А то хвалятся своими похождениями, да ещё высокие материи сюда приплюсуют; мол, жизнь есть страдание, а кто не страдал, то тот и не жил. Это они свои похождения и их последствия страданиями называют! Нет, чтоб прямо признаться, что глупость это их и безответственность, вот и всё! Страдают не они, а от них - окружающие да семьи их. Уж если я и бесполезный бездельник, то уж никак не мот и хулиган, что, по моему мнению, хуже во сто крат.

...Ох, как же это я разошелся-то, а?! И что это на меня нашло? Пусть живут, как хотят, лишь бы меня не трогали! Ну их всех! Мне одному-то совсем не плохо, хорошо даже. А вот и Лень моя тут как тут: "Почему, - говорит, - один? Ведь я ж с тобой и день, и ночь - рядышком всегда. Ты, ведь, от меня никуда теперь не денешься!". Да, Лень моя, голубушка, всегда-то при мне; хоть кому-то я нужен! Хоть кто-то жить без меня не может!

А кто есть я? И сам не знаю… Пытался искать себя, да так и не нашёл… Наверное, потому что - лень. Ведь искать себя - тоже труд, да и, на самом-то деле, самый тяжёлый труд! А я, видите ли, к труду не приучен!